Текстовая версия лекции, прочитанной на открытии выставки

Меня зовут Валерий Дымшиц, я работаю в Межфакультетском центре «Петербургская иудаика» в Европейском университете в Санкт-Петербурге. Моя судьба так счастливо сложилась, что последние 20 лет я изучаю творчество замечательного художника Анатолия Каплана.

Мне случалось говорить о Каплане в разных аудиториях. Я счастлив, что сегодня этот разговор состоится в Иерусалиме, в Бейт Ави Хай, и будет посвящен прекрасной выставке Каплана, которая проходит в стенах этого дома.

Тема моего рассказа — превращение серии литографий Каплана «Фишка Хромой» (Фишке дер Крумер) в серию офортов. Сюжетной основой для этих произведений стал роман Менделе Мойхер-Сфорима, основателя современной литературы на иврите и на идише. В чем была преемственность, и что нового появилось в позднем творчестве художника, когда он сменил манеру? 

Есть такой анекдот: в Японии якобы существовал обычай, что раз в 10 лет художник, добившийся славы и успеха, должен был менять свое имя, чтобы на очередной выставке публика, привыкшая восторгаться работами знаменитого художника, оценивала не привычное прославленное имя, а качество работ как таковое.

Вне зависимости от того, насколько этот японский анекдот правдив, думаю, с большинством европейских художников этот номер бы не прошел, даже если бы существовал такой странный обычай, просто потому что взыскательная публика все равно узнала бы художника по его творческой манере. Похоже, один из немногих художников, кому удалось бы остаться неузнанным, это Анатолий Каплан.

Каждый раз, принимаясь за новую серию графики, он до такой степени менял свой изобразительный язык, свое отношение к материалу, свои выразительные средства, что казалось — перед нами новый художник. Поразительным образом, чем старше становился Каплан, тем смелее и радикальнее он был в своих художественных экспериментах. Самая, пожалуй, глубокая мутация в его художественной жизни произошла на закате его дней. В начале 1970-х гг., добившись абсолютного успеха и признания, став не только главным еврейским художником в СССР, но и лучшим советским мастером литографии, он неожиданно отказался от своего привычного оружия, и последние десять лет жизни посвятил двум совершенно новым техникам. Он стал работать в технике офорта, а также занялся полихромной керамикой. Это очень радикально. 

Слом художественного языка, эта внутренняя революция, заметнее всего в иллюстрациях к роману «Фишка хромой».

Именно литографии к «Фишке», созданные в 1967—1973 годах, я бы назвал самыми плотными, наиболее материальными, пастозными из всех его литографических серий. Язык этих литографий, специально выдуманный Капланом, подразумевает превращение любого изображения в древние рельефы на камне. Они напоминают отчасти надгробия, отчасти — еще более древние рельефы, сделанные неизвестными представителями исчезнувшей цивилизации. Очень понятное решение, ведь у истоков еврейской художественной литературы стоял именно Менделе, или, как его называл Шолом-Алейхем, зейде («дедушка»). Для еврейской литературы Менделе — это глубокая древность, античность, седая старина. 

Тяжелые, неподъемные листы. Кажется, что это не кусок бумаги с напечатанным изображением, а впрямь каменная плита. Таков последний художественный выбор Каплана в сфере литографии.

И всего через несколько лет, в 1976 году, он возвращается к той же теме, создавая офорты буквально из воздуха, из пустоты. Всего лишь несколько черточек, несколько линий. Сухой иглой что-то процарапано на куске металла. Кроме самой темы, похоже, эти две серии ничто не связывает. Возможно, только еще еврейские буквы — и офорты, и литографии, как всегда у Каплана,  насыщены надписями.

Сопоставление двух техник хорошо видно на демонстрируемом слайде. И на литографии, и на офорте мы видим сцены, композиционно очень близкие. Фишка Хромой, главный герой романа, косноязычный больной несчастный человек, зарабатывает на жизнь подаянием и женат на незрячей сироте, которая, пользуясь своей слепотой, собирает милостыню. И двое нищих бредут, причем слепая женщина держится за плечо своего спутника и ощупывает дорогу палкой. Содержательно обе композиции одинаковы, но при этом мы видим, насколько различаются по фактуре, по художественному языку эти два листа. 

Следующий лист позволяет нам снова взглянуть на близкие по смыслу композиции и поговорить о роли надписи в творчестве Каплана, о внутреннем конфликте между надписью и изображением.

Тема романа «Фишка Хромой» — жизнь еврейского дна. Бродяг, нищих, побирушек, обманщиков, мошенников, воров, в общем — отвратительных люмпенов. Это очень тяжелый роман, но абсолютно гениальный. В предисловии к роману Менделе рассуждает о преследующей еврейский народ чудовищной нищете и о категориях еврейских бедняков. Характеризуя эту социальную группу, Менделе отмечает, что в еврейском языке огромное количество синонимов для слов «нищий», «бедный». И он эти слова перечисляет: кавцаним, ивьеним, далфоним, батлоним, шлеперс — это все значит «бедняки», «нищие». Бетлерс — побирушки, телер-лекерс — лизоблюды, ореме-лайт — бедные люди.

И вот перед нами два листа: слева — литография, справа — офорт. Мы видим традиционное надгробие, украшенное изображением оленя, очень изящное, легкое, отсылающее нас к лучшим образцам еврейского фольклора. И что-то написано, как будто эпитафия. Но когда мы начинаем вчитываться в эту эпитафию, мы видим целый список скверных, грубых, неприятных слов, которые я перечислил. Таким образом, содержание надписи находится в остром противоречии с эстетическим решением листа. Если мы читаем эту надпись — мы получаем одно впечатление, если не читаем, впечатление будет совсем другое.

Продолжая мысль, давайте взглянем на один из лучших офортов по «Фишке Хромому». Это изображение так называемой «черной свадьбы» — старинного обычая, который странным образом восстановился пару лет назад в связи с эпидемией ковида. Когда еврейскую общину посещало какое-то коллективное повальное бедствие, как правило, эпидемия холеры, то в качестве средства избавления от беды устраивали свадьбу на кладбище. Мало радости вступать в брак на кладбище, поэтому на такую процедуру соглашались люди очень бедные, нищие, больные, социально ущербные. Это была реальная свадьба. И община вознаграждала их каким-то приданым за то, что они таким странным образом женились.

Этот обычай упоминается в романе «Фишка Хромой», и Каплан создает офорт на тему «черной свадьбы». На среднем плане офорта мы видим стоящих под хупой молодоженов, вокруг гости. А на переднем и на заднем плане изображены надгробия, традиционные мацейвос, на которых что-то написано. Вчитаемся в надписи на этих надгробиях. На одном надгробии написано «Леви-Ицхак Каплан» — это имя отца художника, на другом «Сора» — имя его матери. 

Мы знаем, что примерно в те же годы, в середине семидесятых годов, Каплан создает два глазурованных керамических пласта — как бы модели надгробий для своих родителей, погибших во время оккупации в Рогачёвском гетто. Это своего рода кенотафы, маленькие надгробия в память об уничтоженных родителях. На левом пласте — с изображением льва — написано: «Леви-Ицхак Каплун, 1941». На правом керамическом глазурованном пласте — с изображением птички — написано: «Сора Каплун, 1941». Надо отметить, что Каплун — это первоначальная фамилия художника, которую он переделал для благозвучия в Каплан. 

Те же самые надписи — «Леви-Ицхак» и «Сора» — мы видим на памятниках в офорте «Черная свадьба, или свадьба на кладбище». Но это еще не все. Мы видим очень узнаваемые традиционные надгробья с изображением птичек, львов, семисвечников — всего того что обычно бывает на еврейских памятниках. Если мы продолжим читать текст после аббревиатуры пэй-нун, открывающей любую еврейскую эпитафию, то увидим нечто странное. Там написано: алеф, бет, гимел, далет, хей, вав, заин, и так до конца. Попросту говоря, в качестве эпитафии представлен еврейский алфавит. Здесь, на этом странном листе, «похоронены» родители художника и, если угодно, еврейская письменность, еврейский язык, все то, в чем заключался смысл уничтоженной, исчезнувшей еврейской цивилизации Восточной Европы. 

Лист приобретает огромное, концептуальное звучание. Этот офорт создан в 1976 году, за четыре года до смерти художника, и представляет собой, в некотором смысле, художественное завещание.

Интересно, что в своих поздних работах Каплан вступает в диалог, или даже в соревнование, с самым известным еврейским художником — Марком Шагалом. На одном из офортов по «Фишке Хромому», под названием Бетлерс («Нищие»), изображены двое нищих — юный и старый с мешком, с торбой за плечами. Их огромные фигуры, едва умещающиеся в лист, то ли пролетают над домами, то ли шагают по крышам малюсеньких домов местечка. Эти титанические фигуры еврейских нищих бродяг гораздо больше маленьких домиков, они приобретают символический смысл. Понятно, что это перекличка, своего рода диалог с одной из самых известных ранних работ Шагала. Имеется в виду знаменитая картина «Над Витебском», где человек с бородой, в традиционном костюме, с палкой в руке и мешком за плечами, пролетает над маленькими домиками Витебска — родного города Марка Шагала. Таким образом, Каплан вступает во взаимодействие с самым, пожалуй, известным художником XX века.

Мы видим, что искусство Каплана, и прежде изобиловавшее смыслами и революционными художественными решениями, в конце его творческой жизни становится еще более радикальным, приобретает совсем новое, обширное, концептуальное, и я бы сказал, философское звучание.

И в заключение давайте посмотрим на последний лист этой серии, которым завершается литографическая серия «Фишка Хромой». Тут снова показана некая модель традиционного надгробия — в данном случае, с фантастическими животными, напоминающими не то львов, не то медведей. Таким образом, в этом последнем листе Каплан сообщает нам о том, что источником вдохновения при создании литографий, посвященных «Фишке Хромому», для него послужило традиционное искусство евреев Восточной Европы.